La arquitectura como una bofetada en la cara del hormigón armado.

El arte trasladó sus vanguardias desde los túneles del pasado.

El cuerpo de arte sin descanso se transforma y fortalece la base del esqueleto en los fuertes vínculos persistentes, de acuerdo con los tiempos.

Los volcanes de los embriones de nuevas y creativas ideas barren con todo, pulverizan la carcaza y erigen una nueva.

Todas las edades corren más rápido que sus predecesores y adquieren grandes cargas, forjando su camino de los cuerpos de hormigón.

Nuestra época está corriendo hacia cuatro vías a la vez, como el corazón se expande, empujando los muros del espacio, penetrando más profundamente en todas las direcciones.

Los tiempos anteriores avanzaban en una línea, luego dos, luego en tres, ahora - la cuarta en el espacio, separándose del suelo.

El futurismo ha elaborado los nuevos paisajes de la rápidamente cambiante modernidad, expresa en el lienzo el dinamismo de la nueva vida hormigonada.

Así, el arte de la pintura avanzó en la estela de las máquinas de la tecnología moderna.

La literatura ha dejado el servicio burocrático de las palabras, se acercó a la letra y desapareció en su ser.

La música ha abandonado el delicado color lila de las melodías de tocador para llegar a un sonido puro, como tal. Todo arte ha liberado a su rostro de elementos externos, sólo el arte de la arquitectura tiene en su rostro el acné de la contemporaneidad, verrugas del pasado creciendo incesantemente en su faz.

Hasta las mejores construcciones estarán siempre apoyados en columnas griegas, como muletas.

Los edificios estarán inevitablemente coronados por hojas de acanto.

Rascacielos con ascensores, luz eléctrica, teléfonos, etc, adornados por Venus, Cupido, diferentes atributos de los tiempos de los griegos.

Por otro lado, el estilo ruso está muerto y eso no nos brinda paz.

Constantemente está a punto de aparecer de nuevo, algunos incluso creen que es original y piensan regar los campos de nuestra veloz modernidad con su abono.

Lázaro resucitado pasea sobre el concreto y el asfalto, se golpea la cabeza con los cables, asombrándose ante los autos, pidiendo volver a su tumba.

Los tranvías, automóviles, aviones, también se sorprenden mirando a los residentes indefensos y les dan tres kopeks por lástima.

El ridículo e insignificante Lázaro en su manto entre la velocidad furiosa de nuestras máquinas eléctricas.

Sus hombros lamentable caídos, amontonado en ellos el peso del tiempo, listo para aplastarlo completamente.

Señores eccéntricos, eliminen a los viejos muertos lo antes posible de la calle por la que avanzarán los rápidos espíritus jóvenes.

No impidan su paso, dejen que el nuevo cuerpo estire sus músculos.

Métanse en la cabeza que, por mucho que revivan un cadáver, un cadáver es un cadáver.

Sólo la imaginación ingenua del arquitecto enfermo mantiene la opinión de que un cadáver, cubriéndolo de hierro y hormigón, puede mantener en pie su esqueleto podrido.

La absoluta falta de talento y la escasez de energía creativa los obligan a vagar por los cementerios y desenterrar restos.

Estas estructuras, de las que Moscú se ha enriquecido - la estación de tren de Kazan y el ministerio de Hacienda en Afanasievsky demuestran gráficamente la incompetencia de los constructores.

Nuestro tiempo es uno de gran poder, agitándose nervioso, ni un minuto de descanso. Cada segundo, cada pequeño tornillo engendrado causa resentimiento. Velocidad - este es nuestro tiempo.

Y es esta velocidad a la que le quieren vestir de mamut y meter en las catacumbas para jugar un partido de fútbol.

La idea es ridícula. Nuestro siglo XX no se puede poner un caftán de Alexei Mijailovich, o ponerse un gorro de pieles, no se puede sostener en las elegantes y torpes columnas de los griegos. Todo esto sería volar en pedazos bajo la presión de nuestro temperamento.

Yo vivo en una gran ciudad, Moscú, a la espera de su transformación, siempre me alegro cuando se elimina cualquier vivienda unifamiliar de los tiempos del zar Aleksey.

Espero ansiosamente que la nueva casa nazca de madre y padre modernos, vibrante y fuerte.

Pero todo sucede de forma distinta - no es complicado, pero es original: el hombre muerto es retirado y sepultado, en su lugar ponen a otro que murió en Rogneda, excavar y poner en su lugar, bajo la fórmula del hormigón armado, perfiles I en las partes podridas.

Cuando murió, en un tiempo la respetable estación de tren de Kazansky (y murió porque su ropa no daba cabida a la gestión moderna), pensé, que en su lugar se construiría un cuerpo delgado, fuerte, que es capaz de soportar las presiones de la modernidad.

Envidiaba al constructor que sería capaz de demostrar su fuerza y ​​darle expresión a aquel gigante.

Pero llegaron aquí también los eccéntricos. Tomando ventaja de los ferrocarriles, se fueron a los funerales de Arqueología, fueron a Novgorod y Yaroslavl, con direcciones especificadas en los libros de los muertos.

Excavaron otro cadáver, lo trajeron con alegría y lo pusieron en Moscú.

Querían ser nacionalistas, y era simple mediocridad.

¿Pueden los directores de la estación de Kazan imaginarse nuestra era de hormigón? ¿Han visto alguna vez la belleza de los músculos de acero, los cuatro,seis, ocho motores? ¿Han escuchado su rugido vivo, la paz de su zumbido constante? ¿Su gemido en movimiento? ¿Sus luces vivas, la velocidad de sus viajantes?

Obviamente, no. Vieron ante ellos el cementerio del arte nacional, y todo el camino y sus ramificaciones fueron a la puerta del cementerio - así sucedió en el edificio, a pesar de ser una obra maestra de los tiempos modernos.

¿Se preguntaron alguna vez qué es una estación? Obviamente, no. ¿Pensó que la estación es una puerta, un túnel, un impulso nervioso de asombro, de la ciudad para respirar, una vena viva, el corazón temblando?

Allí, como meteoros, entran las máquinas de hierro en la garganta de hormigón armado, llevando consigo una gran cantidad de personas que, como vibrios, se mueven en los vagones del cuerpo y de la estación.

El silbar, sonar, gemir de las locomotoras, la respiración pesada, orgullosa, como un volcán, los suspiros de vapor entre las vigas del techo elástico reduciendo su ligereza, los carriles, semáforos, campanas, alarmas, de maletas, los porteros - todo esto debido al movimiento rápido del tiempo, de una lentitud desmedida.

La estación - exuberante "Volcán de la vida", no hay lugar para el descanso.

Las locomotoras se sonrojan de vergüenza al verse frente a un antiguo monasterio.

¿Qué esperan las paredes de concreto, del decrépito cuerpo? Esperan a ser pintadas con la estética de una antigua dulcería.

(...)

Los doctores y cirujanos deberían de remover de nuestros cuerpos los fragmentos de ruinas griegas.

Nuestro nuevo arquitecto será aquél que pueda despegarse de Grecia y Roma y encuentre el nuevo lenguaje de la arquitectura.

Pueblos en ruinas esperan esas nuevas ideas, esos nuevos milagros. Pero por el amor de dios, no regresen con un antiguo testamento en las manos.

Los pintores debemos acudir a la defensa de nuestros nuevos edificios y por el momento, encerrar a los antiguos arquitectos, quemar las ruinas griegas, purificar la idea de la nueva arquitectura.

______________________________

Архитектура как пощечина бетоно-железу

Искусство двинуло свои авангарды из тоннелей прошедших времен.

Тело искусства безустанно перевоплощается и укрепляет основу скелета в упорные крепкие связи, согласуясь с временем.

Вулканы новых зародышей творческих сил сметают все, распыляют скорлупу и воздвигают новую.

Каждый век бежит скорее прошлого и принимает на себя большие грузы, кует себе дороги из железобетонных тел.

Наш век бежит в четыре стороны сразу, как сердце, расширяясь, раздвигает стенки тела, так век XX раздвигает пространства, углубляясь во все стороны.

Первобытное время устремлялось по одной линии, потом по двум, дальше - по трем, теперь - по четвертой в пространство, вырываясь с земли.

Футуризм нарисовал новые пейзажи современной быстрой смены вещей, он выразил на холстах всю динамику железобетонной жизни.

Таким образом, искусство живописи двинулось вперед за современной техникой машин.

Литература оставила чиновничью службу у слова, приблизилась к букве и исчезла в ее существе.

Музыка от будуарной мелодии, нежных сиреней пришла к чистому звуку, как таковому. Все искусство освободило лицо свое от постороннего элемента, только искусство архитектуры еще носит на лице прыщи современности, на нем без конца нарастают бородавки прошлого.

Самые лучшие постройки обязательно подопрутся греческими колонками, как костылями калека.

Обязательно веночком акантиковых листиков увенчается постройка.

Небоскреб с лифтами, электрическими лампочками, телефонами и т. д. украсится Венерой, амуром, разными атрибутами греческих времен.

С другой стороны, не дает покоя и русский умерший стиль.

Нет-нет, да вдруг и выплывет; некоторые оригиналы даже думают его воскресить и оригинальностью занавозить поля нашего быстрого века.

И вот воскресший Лазарь ходит по бетону, асфальту, задирает голову на провода, удивляется автомобилям, просится опять в гроб.

Трамваи, автомобили, аэропланы тоже с удивлением посматривают на беспомощного жильца и с жалости подают ему три копейки.

Смешной и ничтожный воскресший Лазарь в своей мантии - среди бешеной скорости наших электромашин.

Его плечи жалки, сваленное на него время раздавит его в лепешку.

Господа-оригиналы, уберите поскорей умерших старцев с дороги быстрин молодого духа.

Не мешайте бегу, не мешайте новому телу расправить живые мускулы.

Убедитесь, что, сколько ни воскрешали труп, труп трупом и остался.

И только больное, наивное воображение архитектора-оригинала полагает, что труп, подмазанный бетоном и подкованный железом, может поддержать его сгнивший скелет.

Абсолютная бездарность и скудость творческих сил заставляют бродить по кладбищам и выбирать гнилье.

Такие постройки, какими обогатилась Москва - Казанский вокзал и дом казенной палаты по Афанасьевскому переулку, - доказывают бездарность строителя наглядно.

Наше время огромно-сильно трепещет в нервном беге, ни минуты не имея покоя; его разбег стремителен, молниеносен; каждая секунда, <слово нрзб.> винтик, вызывает негодование. Скорость - это наш век.

И вот эту скорость хотят одеть в платье мамонта и приспособить Киево-Печерские катакомбы для футбольного бега.

Затея смешна. Наш двадцатый век нельзя заковать в кафтан Алексея Михайловича или надеть шапку Мономаха, также нельзя подпирать его изящно-неуклюжими колонками греков. Все это разлетится в прах под напором нашего темперамента.

Я живу в огромном городе Москве, жду ее перевоплощения, всегда радуюсь, когда убирают какой-нибудь особнячок, живший при Алексеевских временах.

Жду с нетерпением, что новый рожденный дом будет современных матери и отца, живой и сильный.

На самом же деле происходит все иначе - не так сложно, но оригинально: покойника убирают, закапывают, а рядом, умершего при Рогнеде, выкапывают и ставят на его место, предварительно подмазав по рецептам железобетоники, в прогнившие места вводятся двутавровые балки.

Когда умер во времени почтенный Казанский вокзал (а умер потому, что платье его не могло вместить современный бег), думал я, что на его месте выстроят стройное, могучее тело, могущее принять напор быстрого натиска современности.

Завидовал строителю, который сможет проявить свою силу и выразить того великана, которого должна родить мощь.

Но и здесь оказался оригинал. Воспользовавшись железными дорогами, он отправился в похоронное бюро археологии, съездил в Новгород и Ярославль, по указанному в книге умерших адресу.

Выкопал покойничка, притащил и поставил на радость Москве.

Захотел быть националистом, а оказался простой бездарностью.

Представляли ли себе хозяева Казанской дороги наш век железобетона? Видели ли они красавцев с железной мускулатурой - двенадцатиколесные паровозы?

Слышали ли они их живой рев? Покой равномерного вздоха? Стон выбеге? Видели ли они живые огни семафоров? Видят ли верчу - бег едущих?

Очевидно, нет. Видели перед собою кладбище национального искусства, и всю дорогу и ее разветвления представляли кладбищенскими воротами - так оно получилось при постройке, хотящей быть шедевром современности.

Задавал ли себе строитель вопрос, что такое вокзал? Очевидно, нет. Подумал ли он, что вокзал есть дверь, тоннель, нервный пульс трепета, дыхание города, живая вена, трепещущее сердце?

Туда, как метеоры, вбегают железные 12-колесные экспрессы; задыхаясь, одни вбегают в гортань железобетонного горла, другие выбегают из пасти города, унося с собою множества людей, которые, как вибрионы, мечутся в организме вокзала и вагонов.

Свистки, лязг, стон паровозов, тяжелое, гордое дыхание, как вулкан, бросают вздохи паровозов; пар среди упругих крыши стропил рассекает свою легкость; рельсы, семафоры, звонки, сигналы, груды чемоданов, носильщики - все это связано движением быстрого времени, возмутительно медлительные часы тянут свои стрелки, нервируя нас.

Вокзал - кипучий "вулкан жизни", там нет места покою.

И этот кипучий ключ быстрин покрывают крышей старого монастыря.

Железо, бетон, цемент оскорблены, как девушка - любовью старца.

Паровозы будут краснеть от стыда, видя перед собою богадельню. Чего же ждут бетонные стены, обтянувшие дряхлое тело покойника? Ждут новой насмешки со стороны живописцев, ждут лампадной росписи.

traducción de Karen Hinojosa, de la traducción del inglés de Troels Andersen y Borgens Forlag/ Essays on Art 1915-1928.

Este post ha sido leído 634 veces